Прославленный австрийский оркестр и самый обсуждаемый сегодня немецкий дирижер приступили к исполнению полного цикла симфоний Бетховена в переполненном и окруженном спекулянтами Концертном зале им. П. И. Чайковского. Пошли не по порядку: начали с середины, дав Четвертую и Пятую. Потом будут расходиться в стороны, двигаясь то к началу пути гения, то к его триумфальному, хотя и глухому, концу. Другой аргумент — в будний день концерт не должен быть длинным: о публике Венские филармоники, с каким бы дирижером они ни выступали, всегда заботятся.

Бетховенский цикл Филармоники записали уже с шестью дирижерами, включая и Тилемана, так что могут играть эти симфонии с закрытыми глазами. Между тем полное представление цикла за всю историю оркестра, оказывается, имело место лишь 14 раз.

Никаких неожиданностей в интерпретации, никакого субъективного прочтения, никакого переосмысления знаменитых партитур Тилеман не предложил. Тем не менее слушать игру Филармоников под его управлением было полным восторгом. У оркестра многими поколениями культивированный звук, восхитительно чистый, мягкий и прозрачный. Что важно(и этого не было в недавнем выступлении лидера мирового оркестрового рейтинга — амстердамского«Концертгебау») — играют они при этом спокойно, не расслабленно, но с явным удовольствием от процесса.

А Тилеман производит впечатление музыканта безукоризненно профессионального, не утруждающего себя лишними движениями, но при этом сочного, открытого, витального, по-крестьянски здорового.

Четвертая и Пятая получились, конечно, по-разному. Изящную Четвертую сыграли маленьким составом, смакуя сочетания струнных с солирующими духовыми. Один из виолончелистов всю дорогу смотрел на Тилемана, улыбаясь до ушей от нескрываемого счастья. В перерыве, как это делают футбольные команды, игроков частично поменяли: на Пятую сели более матерые солисты на деревянных, вместо улыбчивого виолончелиста появилась девушка(всего в оркестре только четыре женщины — наследие чисто мужского прошлого). Но и в целом состав увеличился раза в полтора. Тилеман выбежал на сцену с такой решительностью, что стало страшно. Суровый минор прозвучал внушительно, но так же прозрачно. А когда настал черед мажора, начался истинный праздник. Тилеман едва не танцевал, от счастья улыбалась теперь уже девушка-виолончелистка, а на поклоны дирижер выбегал так же стремительно, но зритель его уже не пугался, а заливался, как дитя.